II. Это был старый человек. На нём была чёрная поношенная шляпа и такого же цвета старомодное пальто.

Я едва различала черты его лица... в золотых искрахзаходящего солнца, которые рассыпались по полям потёртой шляпы, по плечам...Вся его фигура была окутана этим светящимся ореолом.

Но я видела, что он счастлив, угадывала его счастливую улыбку. Высоко подняв над головой руку, он махал кому-то или, скорее, чему-то, потому что никто не смотрел на него, никто не обращал внимания на маленького старичка в черном, который счастливо машет чему-то, что видит только он.

Люди торопились. Город жил, вдыхал и выдыхал дым, гудел, как огромный улей...

А он стоял один. Когда-то он защищал этот город, который, когда выжил, бросил его, старого и беспомощного.

Он пережил все: войну и голод, страх и лишения, отчаяние и надежду, и, возможно, вспыхивающие в лучах солнца оранжевым светом окна домов напоминали ему взрывы снарядов.

Он потерял всех до одного. И одинокий, как старое, скрюченное дерево средь зеленого шумящего леса, остался жить в этом городе.

Но он не сломился. Он продолжал жить, и даже был счастлив. Откуда же брались у него силы?

Он спокойно смотрел смерти в лицо. И, повернувшись спиной к зашедшей на западе Звезде, ждал, когда она, уже обновленная, поднимется на востоке.

III. Тихо, неслышно брожу средь могил:

Здесь барельеф покосился,

Там крест подгнил.

Фотографии наполовину стерты дождем.

Здесь лежат те, о ком слез не льем.

Почти все они забыты давно.

Здесь тихо так, как в немом кино.

Никто не придет погрустить у могил,

Не бросится наземь в печали без сил.

Капли глухо бьют по листу,

А я пройду еще версту

И повернусь, чтоб увидать,

Как будет закат тускнеть, догорать,

Медленно таять солнца шар

Над маленьким кладбищем

Давно забытых ран.

IV. Зазвучала тихая музыка. Она змеилась по холодным каменным плитам, просачиваясь сквозь щели меж плохо пригнанных камней, капала из отверстий разбитых окон.

Разрушенный, уничтоженный временем и войнами замок. Горделиво возносил он руины некогда высоких башен к небесам. Но вид его был уныл, даже мрачен. Паутина бесконечно тонкими нитями затянула все углы. Мертвый свет едва просачивается сквозь узкие готические окна... И здесь звучала музыка.

Осторожно ступая, открываю дверь за дверью. К ним неприятно прикасаться. Жесткие кустики лишайников прижились между их досками.

Пораженная картиной, застываю на пороге одной из комнат. Подросток, мальчонка лет двенадцати, сидит за органом и играет. Кажется, эти хрупкие пальцы никогда не могут вызвать к жизни величественный орган. Но мальчик умеет играть... И музыка звучит...

V. Две черные звезды - это глаза. Бесконечная грация. О, женщина Востока! Ты плавно и ритмично двигаешься под бой тамбуринов и монотонный звук духовых. Твои руки, все в золоте и рубинах, - рисуют неведомые рисунки в воздухе. Черные густые косы ниспадают на обтягивающее стройную фигуру красное с золотом платье.

Ты кружишься, но лицо твое не меняет выражения. О, кукла! Ты задеваешь висящие в воздухе золотые нити, и раздается медовый звон золотых монет. Ты вертишься в темноте в золотых нитях, и нет уже музыки, есть только звон золотых.

Ты далеко! Я вижу только твою маленькую фигуру, вертящую золотые нити и слышу звон золотых монет.